Женщины в панталонах. Часть 4 , Мнения и фото.

На сегодня всё. Рассказ длинный и за раз будет перегруз. До встречи в эфире.

День второй:

Проснулся я от легкого стука и открыл глаза. В купе осторожно, стараясь меня не разбудить, прокралась попутчица.
- Я разбудила Вас? Как жаль, но я не могла больше терпеть, шампанское очень давило, - виновато улыбнулась она.
- Ничего, я давно уже не сплю, - соврал я, не зная как поступать после вчерашнего, толи потянуться к ней, толи сделать вид, что ничего не произошло, и всё было не с нами. – Будем вставать?
- Давайте. Вы не возражаете, если я первая помоюсь.
- Пожалуйста. – И я галантно пропустил даму вперёд.
Она сбросила халат и, не успел я рассмотреть в подробностях при свете дня её замечательную пижамку, скрылась в кабинке.
За ней, не теряя времени, отправился я. Пока брился, чистил зубы, дама успела переодеться. Она возлежала на полке, головой к двери и подсунув под бок подушку.
И тут я понял, что попался: оставаться в пижаме, когда она переоделась, было неприлично, а попросить её выйти – глупо. Мне пришлось вначале раздеться догола, а потом поочерёдно натягивать на себя дневную одежду: фуфайку, кальсоны, носки, ну и всё остальное. Она с интересом смотрела на это представление и чувствовала себя, по всей видимости, отомщённой за вчерашнее. Досмотрев всё до конца, она встала:
- Пойду распоряжусь насчёт чая. Еда – дело женское.
Вот стерва, - подумал я. – Не могла сходить, когда я переодевался! Как она вчера сказала? Смаковала?
За утренним чаем с горячими пирожками не было произнесено ни слова, поясняющего наше дальнейшее поведение. Кто мы, любовники, или это была обычная случайность в дороге, не требующая повторения?
- Чем будем заниматься? - Спросил я, пытаясь выяснить это хоть в намёках.
- А давайте продолжим беседы, - предложила она. – Мне понравились вчера некоторые Ваши мысли. Есть в них что-то неординарное…
- Спасибо за комплимент, - съязвил в ответ я.
- Да пожалуйста, - великодушно выдала она. Не жалко, мол. – А можно я опять к Вам переберусь. Так удобнее говорить, а то столик мешает, я глаз не вижу.
- А что, это важно? – спросил я её, умащивающуюся у меня на полке клубочком и укутывающуюся халатом до пяток.
- Конечно, - даже удивилась она. – Я сама напрашиваюсь на разговор, мне интересно с Вами пообщаться, и, естественно, я хочу искренности в нём, иначе, зачем он вообще нужен. А если я не увижу Ваших глаз, как я узнаю, врёте Вы или говорите то, что есть на сердце?
- И что, вот так, по глазам, Вы узнаете, насколько я искренен? – удивился, теперь уже я.
- Глаза, как сказал один классик, это зеркало души, - самоуверенно заявила она, устраиваясь поудобнее.
Часа два мы «чушь прекрасную несли». В разговоре каждый раз, обращаясь к ней, я называл её новыми женскими именами, пытаясь по реакции определить, какое же настоящее. Но толи классик наврал насчёт «зеркала души», толи я никак не мог попасть в точку, я так и не понял, кто же она: Вера, Катя, Зина? В продолжение разговора она несколько раз перебирала ногами, а потом не выдержала:
- Вас не оскорбит, если я приму свою любимую позу. Ноги затекают, у меня плохое в них кровообращение. Лечилась, но всё без толку.
- Конечно-конечно, - великодушно разрешил я. – Хотя я и не знаю, какую, но стерплю любую, поскольку уверен, что глаз своих прекрасных от меня Вы не отведёте.
Маша-Зина довольно улыбнулась моему комплименту… и села в позе, в которой я нечаянно увидел её вчера.
- Боже, и Вы ещё спрашивали разрешения! Да я бы был счастлив, если бы видел Вас такой все прошедшие часы.
Ещё бы! Перед моими глазами вновь были её прекрасные, стройные ножки, то же бельё, а может просто похожее, уж очень свежим и не замятым оно казалось. И это всё я мог видеть в спокойной, без нервного напряжения обстановке. Да это было просто райское зрелище. Конечно, из деликатности я старался смотреть её в лицо, но глаза сами временами опускались вниз, туда, где сквозь тоненькие трусики темнело очень их притягивающее. Уже через минут пять я, насколько мог непринуждённо, как бы просто так, был вынужден уже сам переменить позу, иначе на бедре стала просто неприлично шевелиться и подниматься обнимающая её штанина. Но ни что не ушло от острого глаза.
- Кажется, я Вас возбудила? Не краснейте, я сама виновата. Просто я подумала, что вчера Вы такое уже видели, и Вас уже не удивишь… Что же делать? Мне так удобно сидеть, положив подбородок на колени!
- Да ничего, - стушевался я. – Минута и всё пройдёт…
- Нет, так нельзя, - перебила она меня. – Это вредно. Не обижайтесь, но Вы уже не мальчик.
- Есть идея! – проговорила она, вставая на колени. – Вас нужно разрядить, и тогда мы спокойно продолжим разговор.
- Что значит разрядить, я что – батарейка? – И я заткнулся – она уже на коленях подползла ко мне и расстёгивала ширинку. По-хозяйски, как своё, она вытащила на свет божий моего парня, «раздела» его, быстрым движением смахнула из-под обнажившейся складки какую-то видимую только ей пылинку и припала губами. Я почувствовал ураган, тайфун уносящий меня куда-то ввысь. Было мягко, нежно и, в то же время, неимоверно сильно. Сравниться с этим смогла бы, наверное, только засасывающая трясина, вырваться из которой не было человеческих сил. Вся моя внутренность устремилась к одной точке, наружу… и, неожиданно, остановилась.
- Жалко терять возможность, - освободилась она. – Вы не будете возражать, если я Вас использую? Не жадничайте, у Вас есть женщины, а для меня – давно забытое ощущение, мне так вчера понравилось. А потом я Вас отблагодарю.
Я ничего не понял из этой ахинеи, но, собственно, это было всё равно.
- Правда? Вот спасибо, - обрадовалась она, хотя я не произнёс ни слова – я просто онемел и был парализован, и принялась уверенно орудовать. Буквально через полминуты я уже был без верхней одежды и откинут твёрдой рукой спиной на полку, а моя командирша – без её тяжёлого халата.
А сорочка – точно другая, - не к селу, ни к городу пронеслось у меня в голове. Хотя и эта такая же нейлоновая, но та была голубая, я помню, а эта розовая.
- Стойте, мы же забыли про защиту! - замерла она с приспущенными к коленям трусиками. – Вы не сбегаете за резинкой?
- Куда сбегать? – наконец-то у меня прорезался голос.
- Как куда? К проводнику, конечно!
Она уселась на противоположную полку с трусиками в руках и недоумённо смотрела на меня.
- Вы что, никогда не покупали у проводника кондома? Это же СВ!
Кондом, кондом. Сказала бы просто – гандон! Тоже мне англичанка!
- Так Вы вчера бегали за покупкой к проводнику? – догадался я, наконец.
-А Вы что думаете, я вожу с собой чемодан кондомов? Так Вы сходите, или нет? По глазам вижу, что стесняетесь. То же мне – вояка! – улыбнулась она и, шутя, хлопнула меня трусиками. – Ладно, лежите, я сама схожу, мне быстрее одеться.

Она накинула халат, запахнула его, не застёгивая, и исчезла… Минут через десять она появилась вновь.
- Вы меня не заждались? Пришлось в соседний вагон бегать. У нашего проводника кончились, всё поразобрали, - виновато улыбнулась она. – Ой, да Мы – совсем поникшие! Ничего, быстро поправим.
И, действительно, от её мягких губ, я вновь обрёл силу, я уже готов был отдать всё, что во мне накопилось, как Вера-Надя оторвалась, к моему сожалению, и взялась принаряжать моего парня. Потом, быстренько стянув с меня кальсоны и скинув халат, она взгромоздилась на меня в позе писающей и принялась за дело. Я утонул в блаженстве. Физические ощущения стократ усиливало эстетическое наслаждение вида, как ходит в моей партнёрше распирающее губки орудие, раскрытой попки, когда наездница развернулась и наклонилась к моим ступням. Здесь я не смог удержаться и излил…
Через пару минут Маня-Оля потянулась со сладким стоном и мой дружок с чмоком выпал из неё.
- Просто замечательно, – протянула она. – Хотя и мало. Нет-нет, не подумайте, это не упрёк в Ваш адрес, Вы были в полной силе, просто хотелось продлить удовольствие. Но за всё нужно платить, так что давайте, поворачивайтесь на живот, я буду благодарить, как обещала. Поворачивайтесь, поворачивайтесь…
- Это ещё зачем? – не понял и упёрся я.
- Да не бойтесь Вы ради бога! Тоже мне боевой генерал, трус, да и только! – засмеялась она и ловко перевернула меня на живот.
Она накинула на голое тело, не застёгивая, халат, укрыла меня до пояса одеялом и через секунду была на мне верхом. А я провалился в новое блаженство. Её неожиданно сильные руки мяли мне плечи, спину, поясницу, мяли до боли, даже сильной боли. Я старался, как мог, терпеть, главное было не заорать, было бы просто стыдно. Но странное дело: тело хотело этой боли, оно стерпело бы ещё большей ради результата. А он был потрясающий! Я просто чувствовал физически, как по жилам быстрее побежала кровь, как гибче и послушнее становились мышцы. Я просто чувствовал, как меня наполняет сила! А она перебросила мне на спину одеяло и принялась за ноги, двигаясь от кончиков пальчиков вверх. Я непроизвольно зажался, когда почувствовал её ладони на ягодицах…
-А ну-ка расслабьтесь, это что ещё за фокусы. И вообще сделаем так, и только попробуйте сопротивляться…, дёрнетесь у меня в руках и останетесь без кое-чего. – «Напугала» она меня, принимая, не смотря на все мои возражения, какую-то только ей нужно-известную позу, в результате которой она осталась сидящей на попке, я животом между её ножек, а мои оказались с обеих сторон её талии, уходя куда-то за неё. А ей этого было ещё мало, она потянула меня вверх, укладывая мои чресла себе чуть ли не на живот! Я представляю открывшейся ей вид! Да в такой позе, если меня поставить на ноги, я присаживаюсь на унитаз! Вся промежность от мошонки до раскрытого анального оказалась перед её глазами и в её власти, чем она не преминула воспользоваться! Её руки были повсюду! А меня охватывали противоречивые чувства и ощущения: мне было приятно-щекотно и это хотелось продолжить до бесконечности, когда она легонько касалась волосков на мошонке и нежно её поглаживала; мне было приятно-щекотно, но и стеснительно, отчего хотелось вырваться из плена, когда она легонько касалась волосков в ложбинке между полуягодиц и нежно надавливала на промежность и анальное. А потом стало совсем не выносимо: нежность закончилась и вновь появилась боль, адская боль. Твёрдые, как сталь, пальчики охватили промежность словно клещи. Большой палец ушёл куда-то в кишку, а оставшиеся четыре погрузились в меня со стороны мошонки и там шевелились где-то у меня внутри. Я готов был взреветь, но едва что смог, так это простонать:
- Что Вы делаете? Перестаньте, мне такие игры совсем не нравятся…
- Терпите, - услышал я в ответ. – Мне они может, тоже совсем не нравятся, но это очень полезно мужчинам, хотя и, понимаю, очень больно. Но это – массаж предстательной железы. Если его делать раз в неделю, «силу» я Вам гарантирую до ста лет.
- Я столько не проживу, - с облегчением вздохнул я, когда её пальцы, наконец, оставили меня в покое.
А она перевернула меня, словно блин на сковородке, укладывая почти в ту же позу. Мои поджатые ноги вновь оказались у её боков, а она ещё сильнее раскидала мне колени и принялась уже за передок. Но я зря волновался, больно было, только когда она мяла внутреннюю часть бёдер, а когда ладошки касались главного-заветного – они были сами нежность. И не знаю отчего, то ли от этих ласковых поглаживаний по парню от самого корня до кончика головки, толи, действительно, от той неприятной, но полезной процедуры, я почувствовал, как боль изнутри меня уходит, а на её место действительно приходит Сила. Сила, словно я не излил всё из себя буквально полчаса, да ещё и накануне вечером! И когда она перебралась на живот, чтобы размять последнее – мышцы на груди, я был готов только от одной щекотки пупка, когда она проползла по нему волосками своего низа! Обрядшими силу руками я подтянул её за попку к лицу. Прямо перед моими глазами оказалось место, которое я жаждал в эту минуту больше всего на свете. Аккуратно подстриженные, что я видел впервые в своей жизни, волосики окаймевали розовые складочки, на их кончиках, словно капельки росы, свисали источающий аромат её выделения. Не было стыда, не было отвращения, и припал к ним губами! Гибкое тело женщины выгнулось в пароксизме страсти назад, раскрывая для меня все тайники её лабиринтов! И я был везде! Пару раз оно обмякало у меня в руках и вновь набирало силу.
- У нас больше нет защиты, – услышал я срывающийся возглас. О какой ещё защите она говорит? – её защита – это я.
- Я не смогу принять Вас, – вновь услышал я, поняв, наконец, о чём идёт речь. О низменно-пошлом, но без чего нельзя познать прекрасное!
Но я познал ещё более прекрасное, она вновь крутанулась но мне, и припала ко мне губами. Я вновь оказался на волне блаженства. Перед моим лицом вновь была раскрытая попка, я поднырнул поглубже среди разведённых ножек и безо всякого стыда целовал её, хмель охватила мой разум, и я буквально зарылся губами в трепещущую глубину, пока не излил из себя последние силы и соки…

… Кучу времени она пролежала на моём плече, и мы болтали, болтали обо всём и ни о чём. Как два друга, которые уже обо всём переговорили, но всегда найдут тему для следующего разговора. Болтали, пока в животах не заурчало.
- Пора перекусить чего-нибудь, - произнесла она. – В Вас давно уже полковой оркестр играет.
- Но только не здесь, - встал в дыбки я. – Только ресторан, хоть самый паршивый. Не побывать с такой прекрасной дамой в ресторане – я такого себе никогда не прощу. Пусть мне все позавидуют.
- Хорошо, - улыбнулась она. – Но только с одним условием. Вы одеваетесь, идёте один. А я подойду немного попозже. И не вздумайте мне чего-нибудь заказать! Я сама. И расплачусь тоже сама! Надеюсь, уяснили.
Чего тут не уяснить? Не хочет, чтобы я посчитал обед, как гонорар за постель, хочет показаться порядочной! Только почему нельзя пойти вместе? – не понял я. – Одевайся и иди один! Стесняется при мне одеваться? Обычно стесняются раздеваться…, тем более после всего, что с нами было. Но делать нечего, и я уже сидел один за накрытым на одного человека столом, но ни к чему не притрагивался, ждал свою даму.
И она не заставила себя долго ждать… При её появлении все повернули головы, а одинокие мужчины вздохнули с сожалением, когда она, проведя нерешительно по вагону взглядом, остановилась у моего столика.
- К Вам можно присесть, товарищ генерал? У Вас свободно?
А я просто потерял дар речи. Во-первых, она была просто прелестна, сама красавица в прекрасно облегающем её стройное тело английском костюме. А во-вторых, я просто не понял, почему нельзя, если она шла ко мне?
- Я спрашиваю, у Вас свободно? – уже стала раздражаться она.
- Да-да, конечно, присаживайтесь, прошу… - засуетился я, вскакивая.
- Не надо так привлекать лишнего внимания, – одними губами шепнула она, усаживаясь.
Сделав заказ услужливо подбежавшему к ней официанту, моя соседка по столу любезно согласилась, когда на вопрос официанта: спиртное заказывать будете?, я предложил бутылку дорогого, но оно того стоило, столь было прекрасно, подстать даме, вина.
Мы просидели почти полтора часа в тихой и спокойной беседе, когда она опять одними губами шепнула:
- Вы сидите, я уйду первой…
Расплатившись, она исчезла. Я посидел ещё минут пять в недоумении, почему она не хотела, чтобы мы пришли и ушли вместе, как ко мне подошёл какой-то горец с бутылкой коньяка:
- Простите, уважаемый, кто была с Вами такой прекрасный женщин, с какого она вагона? – с ужасным кавказским акцентом спросил он меня.
- Не знаю, - усмехнулся я.
- А как зовут её? – вновь пристал он, пытаясь угостить меня коньяком.
- Тоже не знаю. – Тут уже честно ответил я и ушёл, оставив уже его в недоумении, как можно быть за столом с такой красавицей и отпустить её, не пытаясь продолжить заманчивое знакомство.

А я летел в купе просто на крыльях любви, стараясь не потерять ни мига общения с такой не просто красивой, но необычной, заманчивой, можно даже сказать словами писателей-романтиков, «роковой» женщиной. Прости, Зоя, но я, похоже, влюбился. Влюбился, как мальчишка, до потери рассудка. Действительно, я просто сходил с ума от желания быть рядом с умом и телом «прекрасной незнакомки». Я еле удержал в себе дикое желание кинуться к её ногам, целовать её колени, ступни, когда ворвался в купе и нашёл её сидящей в прострации и уставившейся, в неведомых мне мыслях, в окно.
- Что с Вами? – спросила она, очнувшись, и заметив моё возбуждённое состояние.
- Да нет, ничего, - ответил я, остывая, столь она была неприступна в строгом костюме. – Просто я спешил, можно сказать даже бежал, боясь, что это всё сон, что Вы исчезнете, если я проснусь…
Я замялся, а она улыбнулась на мои признания:
- Да куда я от Вас денусь? Я просто обречена быть с Вами ещё почти двое суток.
- Вы не правы, - воскликнул я. – Не «почти», а «всего» двое суток! Я готов не спать, чтобы продлить мгновенья Вашего общения.
- Ну, Вы-то может и готовы, а я вот нет. – С трудом она сдержала зевоту. – После плотного обеда просто ужасно хочется спать. Давайте приляжем, - предложила она.
- Только если Вы ляжете со мной! – набрался храбрости я.
- Да Вы просто наглец! – возмутилась она, но тут же смилостивилась, увидев мою обиду. – Ну, хорошо, хорошо. А то Вы просто ребёнок, у которого отобрали конфетку, сейчас заплачете. Раздевайтесь и ложитесь на мою полку, я на Вашей уже лежала.
Я уже дважды был перед её глазами в исподнем, но вновь почувствовал смущение, смущение до возбуждения, когда она, демонстративно внимательно, чтобы повредничать и вновь вогнать меня в краску, как расплату за право полежать рядом с ней, смотрела, как я снимаю верхнюю одежду. Но, как награду за это наказание, я получил право, нырнув под её одеяло к стенке купе, видеть прекрасное зрелище обнажающейся женщины. А она это преподнесла мне, как театральное зрелище. Не спеша и в месте, где мне не закрывал обзор столик между полками, она отправила на мою полку пиджак. Затем, так же не спеша, она принялась расстёгивать пуговички кофточки, столь полупрозрачной, что через неё светились кружева, постепенно обнажавшиеся через всё более раскрывающийся вырез. Но вот за пиджаком отправилась кофточка, и настал черёд юбки, которая, через мгновенье упала к её ногам. Я просто любовался столь красивым и ранее неведомым мне бельём, я просто до онемения между ног хотел, чтобы моя любовница легла ко мне именно в нём. А она, словно почувствовав это, приподняв рубашку выше пояса, только расстегнула пояс и присела на полку. Высоко поднимая стройную ножку, она сняла один ажурный чулок, а затем второй. Это было просто божественно, я неимоверно хотел эту женщину, казалось кровь хлынет из моих чресл. А она, не спеша и аккуратно, складывала снятое.
Но вот её гибкое тело скользнуло ко мне под одеяло, я прижал его с неимоверной силой к себе в надежде утонуть в нём в безрассудстве, но, к моему удивлению, огорчению, стыду, единственное, что я мог: это только прижать его.
Женщина легонько коснулась моего «петушка», а там был только «цыплёнок». Интуитивно поняв моё состояние, она шепнула мне на ухо:
- Не надо, не возбуждайтесь, я, действительно, очень сильно хочу спать, как это и не странно. Мне казалось, что за прошедшие сутки я выспалась на всю оставшуюся жизнь, я просто зверела от проснувшейся во мне силы. Но вы, очевидно, утолили во мне жажду, и теперь я хочу немного отдохнуть. Поспите и Вы. Вам тоже нужен отдых, а когда мы проснёмся, мы вновь будем полны сил и желания, у нас ещё бездна времени…
От таких слов, слов прощения и поддержки у меня в горле встал комок, я готов был расплакаться, как в далёком детстве, когда я дрался с толпой мальчишек, не проронив ни слезинки, но кинувшись в рёв, когда их пристыдила разнявшая нас учительница: «как вам не стыдно, впятером на одного». В благодарность за понимание я был готов целовать её глаза, губы, но она неожиданно отстранилась:
- Я уже говорила Вам, что целовать нужно любя. Лучше погладьте меня.
Удивившись столь необычной просьбе, я, насколько мог нежно, скользил по её спине, покрытой нежной сорочкой, Временами мужское брало своё и я опускался ниже, касаясь ягодичек и тогда рука действительно скользила по двойному слою нейлона. В надежде, что мы проснёмся наперекор судьбе, я нырял под кружева сорочки, лаская её бедра и между ними через тончайшую, ничего не скрывающую ткань, трусиков, пытался проникнуть в неподатливые мне атласы, укрывавшие грудь. Уже в полудрёме женщина вдруг села на край полки и стянула с себя трусики. Её руки уже не заворачивались за спину, и она попросила:
- Расстегните мне лифчик.
Я помог ей справиться с непокорными пуговками, а она уже сама выдернула его из-под сорочки. Теперь я уже мог свободно касаться всех прекрасных мест нежнейшего тела, лаская его и через кружева сорочки и под ними. А женщина уже спала, спала, даже когда я нежно перебирал её волосики и складочки между раскиданных ножек. Чувствуя, что я тоже начинаю засыпать, я одной рукой прижал дорогое мне тело, а второй ласкал её брови, пышные волосы, зарываясь в них лицом. Пользуясь, что женщина спит, я легонько, едва касаясь, целовал её веки, губы. Тут они приоткрылись и что-то шепнули. «Милый», словно ветерок долетело до меня, но может мне послышалось…

Когда я проснулся, в купе хозяйничала абсолютная темнота, а рядом никого не было. В страхе, что всё происшедшее мне действительно приснилось, что всё это был сон, сон восхитительный, но тем страшнее пробуждение, я подскочил на полке и включил свет.
Вздох облегчения вырвался из моей груди, на соседней полке, в своей любимой позе, сидела Она.
Закутавшись в халат и обнимая ноги в тёплых чулках. И тем восхитительней был вид, что под тяжёлым халатом виднелась только сорочка, кружева которой и, заканчивающиеся у попки чулки совсем не закрывали того, что тут же, как магнитом притянуло мой взгляд, на ней не было даже пояса, резинки которого должны были перечеркнуть ягодички.
- Ну что Вы туда уставились? - грубо и нежно одновременно произнесла она. – Вставайте лучше чай пить, я голодна, как волк.
На столе не было свободного места от заставленных яств, а посредине парил из носика огромный чайник. Сглотнув голодную слюну, тоже готов был сожрать слона, я тоже постарался царапнуть её:
- Ну и наелась бы, вон стол заставлен. Кто мешал? Я? Так я спал…
- Я не могла одна,… - вдруг естественно на полном серьёзе, прошептала она. – Мы никогда не ели в одиночку под одеялом кусок хлеба, даже если он был последний,… тем более, если он был последний…, – поправилась она.
- Ну, этот же не последний, - попытался свести всё в шутку я, поняв, что переборщил.
- Всё равно, я ждала Вас!
- Простите! Мы тоже делили последнюю краюху поровну… и в общежитии и в лагере…
- Ничего, я понимаю, что Вы не со зла. Вставайте, я правда хочу есть.
- Я сейчас, только умоюсь, - ответил я, и как спал, в белье, шмыгнул в умывальную комнату. Когда я возвратился, она полусидела с ногами на моей полке за столиком, опираясь локтём на подушку, а на столе уже истекали парком два налитых стакана. Странное дело, в поезде, в купе, я впервые, как умерла Зоя, почувствовал себя дома. Полумрак, скрадывающий объём комнаты. Накрытый для ужина стол. За столом в домашнем халате, не побоюсь этого слова, любимая женщина. Семейная идиллия, о чём ещё может мечтать настоящий мужчина. Я даже перестал стыдиться своего исподнего, как можно его стыдится перед женой, которая стирает его, гладит! Я укрыл, не раскрыл, а именно укрыл ноги женщины одеялом (ведь так же ей уютнее!) и сел напротив.
- Спасибо, - шепнула она.
- За что? – не понял я.
- За заботу. Вы тоже укройте спину одеялом, в купе что-то похолодало, уголь, что ли, кончается?
- А это ничего, что я в исподнем сижу за столом?
- Ничего, - улыбнулась она, - мы так ближе друг другу.
Я чуть не поперхнулся от такого единства душ. Но так ничего и не сказал, боясь испортить мгновенье, что она, вдруг, не так меня поймёт…
… Помывшись и переодевшись в пижамы, мы вновь лежали вместе и шептали друг другу толковые и бестолковые слова, переговариваясь. Я рассказывал о себе, о Зое, ничуть не стыдясь этого и не рисуясь, всё было так естественно. Она – о себе, о детстве, юности, вновь молча о действительности. Но я и не настаивал, зачем? Если это тайна, пусть молчит, если она страшная или постыдная, зачем теребить душу. Скажет сама, если подойдёт время! Вдруг она слегка отодвинулась от меня и зашевелила рукой где то у живота.
- Погладьте меня ещё, - вновь услышал я просьбу. – Мне так было хорошо, когда засыпала.
Мне тоже было тогда хорошо, и я, памятуя об этом, повторил те прекрасные мгновенья. Отличие было только в том, что под рукой вместо тончайшего нейлона, было не менее нежнейшая, хотя и толстая бязь. Когда рука дошла до штанишек, я почувствовал свободу в поясе, бантик был развязан, как бы приглашая меня внутрь. Я легко провёл по затвердевшей груди под задравшейся рубашкой, и уже смелее ладонь скользнула внутрь штанишек. Ножки легко, без сопротивления, разжались, и пальчики коснулись тропического моря, но им было немного тесно в натянувшихся штанишках, никак не могли вывернуться, чтобы уйти во влажную глубину, и я услышал сквозь сладкий стон:
- Приспустите мне панталоны…
Но я не торопился. Я ласкал её пока через штанишки, нежно гладил ягодицы, бёдра, мял между, уже было сжавшихся, чтобы дать мне снять, а потов вновь раскрывшихся ножек. Но вот моя рука коснулась её голой попки и пошла вниз, стаскивая эти «панталоны» к коленям, а когда она поджала колени к груди, и далее к ступням, и скидывая их совсем. И вот мне уже ничего не мешает. Я приподнялся над любовницей и вовсю орудовал у неё между ног. Пальцы мяли, тёрли все закоулки её лона, проникали глубоко внутрь и тогда слышалось лёгкое «о...о…о...». Но это была не боль, а глубокое чувство, я это понимал, потому что под моими пальцами не зажималось, а с каждой минутой раскрывалось всё более широко, и её семя не просто текло, а уже истекало. Но вот тело изогнулось дугой, становясь на мостик, и безжизненно опало. Я понял, что уже пора. Едва приспустив штаны, я возлёг на неё. Безжизненные было ноги оплели меня где-то возле лопаток, раскрываясь необычайно и давая мне полную свободу. Я ласкал её всюду: набухшие груди, колыхающиеся бока, мягкие ягодицы и между ними, и входил в неё, входил. Входил нежно, глубоко, и долго. Так долго, пока моё орудие ласки не стало совсем крохотным, так само и не вкусив удовольствия. Я уже не мог двигать им, оно бы просто выпало, и я лежал, лежал, стараясь не приносить тяжесть, опираясь на руки. Но вот подо мной послышался счастливый вдох, говорящий о том, что подо мной ещё живы.
- Сведите мне ноги, - услышал я. – Я сама не могу, они меня не слушаются. Господи, как давно не было так хорошо. Я входила в экстаз десятки раз, каждый раз проваливаясь всё глубже и глубже. А в конце я просто летела, летела, летела… - бессвязно лопотала она, пока я сам еле-еле слезал с неё. – Дайте мне поблагодарить Его в благодарность за такое… Господи, - испуганно вскрикнула она, держа в руках мой поникший кончик. – Мы же забыли про кондом. Я совсем потеряла голову, но Вы то, Вы!
- Да я сам ничего не соображал. Но вы не пугайтесь, ничего не будет, из меня ничего не истекло. Как-то так получилось… - виновато добавил я.
- Как так ничего? Совсем ничего? Бедненький мой, совсем я тебя загоняла. – Воскликнула она и поцеловала в самый кончик. И тут же растерянно присела. – А что же теперь делать? Это очень вредно, так нельзя, нужно обязательно его поднять и всё вывести, - заволновалась она, но все старания были напрасны, я просто уже ничего больше не хотел. Безо всякого выхода спермы у меня произошла разрядка, кровь отхлынула, и нового возбуждения, что только со мной не делала эта женщина, просто не наступало. Что я ей и сказал.
И тогда она оставила меня в покое, прекратив терзать, но решив всё же применить последнее средство. Мы легли с приспущенными штанишками, она ко мне задом, и ввела пальчиком, сам он уже не мог, настолько был мягок, член в себя. Было очень уютно, мягко и тепло прижималась ко мне бархатная попка, приятно щекотали волосики промежности, я гладил её размякшие груди. И тут я, вдруг, услышал:
- А Вы знаете, я совсем не жалею, что мы забыли про кондом. Так было хорошо без этой резины, плоть к плоти... Пусть даже бы и они и вышли…
В ответ я только молча гладил её волосы, тело, совсем не пытаясь возбудится самому. Я был счастлив уже оттого, что ей хорошо. Я ласкал её, пока она не уснула в моих объятиях. Насколько мог осторожно я освободился от неё, подтянул к поясу штанишки, чтобы не замёрзли её больные ноги, и укутал одеялом. Поцеловав нежно в недрогнувшие в глубоком сне ресницы, я ушёл к себе…

...Шакал я шакал...
Позаимствовал у коллег.

Промышленный шпионаж никто не отменял.

Дама в черном.

День третий:

"Когда мы проснулись, уже было почти пол-одиннадцатого. Мы едва успели позавтракать, как проводник объявил, что подъезжаем к Куйбышеву, стоянка будет сорок минут, дозаправка водой, углём, продуктами. Я предложил попутчице прогуляться по перрону, подышать свежим воздухом, на что та категорически отказалась с непонятным мне упорством.
Ну и чёрт с тобой, - подумал я, лихорадочно одеваясь. Поезд не успел сделать полную остановку, а я уже спрыгнул на перрон и ринулся к вокзалу. Остановка такси там, - мгновенно сориентировался я, огибая здание.
- К универмагу! – воскликнул я, запрыгивая в такси.
- Да тут пешком дойдёте, товарищ генерал, и километра нет. - Недоумённо ответил таксист.
- Быстрее, - приказал я. – У меня всего сорок минут!
Хозяин-барин - пожал плечами водитель и рванул с места.
- Жди меня здесь, - всунул я ему червонец, выскакивая у здания универмага. – Дождёшься, получишь ещё четвертную.
- Дождусь, не волнуйтесь, - усмехнулся он в ответ, но я уже мчался ко входу.
Женские отделы на третьем этаже, - сообразил я. - Госстандарт.
Господи, что же ей купить? – озирался я. – И чтобы понравилось, и чтобы память. Бельё, так такого как у неё, я здесь не куплю. Она же не очередная медсестра из госпиталя, ей простые чулочки и трусики – шаровары до колен не преподнесёшь, она их просто не наденет. Духи, да хрен её знает, какие ей нравятся, небось, только и французскими и пользуется. И тут мой взгляд упал и застыл на витрине галантерейного отдела. Это то, что надо!
- Девушка, покажите вон ту сорочку, - подлетел я к прилавку.
- Это очень дорогая сорочка, ручной лён, ручная вышивка, - сразу же предупредила она. – Украинский мотив. Я вообще не понимаю, зачем её к нам привезли, в театр надо. Никто не купит, очень дорого.
- Дорого, не дорого, главное бы подошло, - бормотал я. – Слушайте, девушка, а это вообще, что такое?
- Вообще то – это национальная украинская нижняя сорочка, но они их носили с открытым верхом, под расклешённую юбку, поэтому верх и подол расшиты. Но сейчас такое никто не оденет, разве что как ночную сорочку…, - нерешительно замялась она.
- А Вы бы надели? – брякнул я, на что та просто зарделась.
- Да мне такую и ни купить никогда, зарплаты не хватит, - наконец она нашла что ответить.
- Слушайте, приложите её к себе, - попросил я.
- Да Вы что, - ещё более покраснела она, - я буду перед Вами словно в исподнем.
- Ну, пожалуйста, - взмолился я. – Что Вам стоит, а я Вам за это что ни будь куплю, хотите эти чулки, а хотите пояс к ним. У Вас какой номер?
- Да ну Вас! – если бы она была передо мною голой у неё, наверное, уже был бы красный от смущения живот. Но сорочку к себе она всё же приложила.
Длинновата немного, - подумал я. - Но моя Вероника-Анжелика всё же и повыше этой девчушки будет. Да и покупаю я её как ночную, а не как нижнюю, из под подола торчать не будет, и ноги ночью не озябнут.
- Заверните. Сколько с меня?
- Вы Её, наверное, очень любите? - Потупила она глаза. – 600 рублей! Мне за четыре месяца столько не заработать!
- Держи, дочка. – Протянул я ей, не считая, пачку и выхватывая свёрток.
- Товарищ генерал, лишние заберите, - кричала она вслед, но я уже бежал вниз по ступенькам.
- Купи себе что ни будь на день рождения.
- Как же так? - Почти плакала она. – Сто рублей! Да и день рождения у меня не скоро…
Но я уже не слышал, хлопая дверцей такси.
- Молодец, друг, - похвалил я таксиста. – Дождался.
- Да я бы Вас до вечера ждал. Тридцать рублей! Тут езды-то на пятёрку.
- Слушай, а у тебя гандонов нет? - Вдруг вспомнил я. – Куплю за любую цену.
- Что зазнобушка в купе попалась, - улыбнулся он. – Небось, за подарком скакали? А резинок у меня нет. Извините. Зачем они мне на работе?
Поезд почти трогался, когда я ворвался в купе. А там меня ожидали снеговые тучи:
- Где Вас носило? Я уже готова была стоп-кран срывать! – С лица медленно сходили переживания, и её бесило, что я вижу, как она волновалась за меня. - Без денег, без документов…
- Как так без денег, без документов? Деньги у меня всегда в кармане, а без документов любой офицер просто из дома не выйдет. А это – Вам, – я развернул свёрток.
- Господи! Какая прелесть! – раздались вопли восхищения. – Спасибо…, - и она неловко уткнулась губами мне в шею! Большей награды я и не ожидал! Когда я обнял её щёки ладонями и заглянул ей в глаза, они были полны слёз.
- Что с Вами?
- Мне уже давно мужчины не делали подарков, я забыла чувство неожиданной радости…

- А как же муж? Он что, ничего не дарит Вам на день рождения, на 8 марта?
- Муж даёт мне деньги на подарки, а всё себе я покупаю сама.
- Значит, муж у Вас всё-таки есть, и не бедствует, как я понимаю…
- Вот так и ловят фраеров на допросах! – К ней вернулась её прежняя язвительность. Она уселась и развернула на коленях сорочку. – Господи, какая всё-таки красота. – Но тут светлая улыбка сползла с её губ, глаза потемнели. – Я не смогу этого принять!
- Почему? – я аж сел на полку…
- Это же льняное полотно. Полная ручная работа, ручной ткацкий станок, ручная вышивка!
- Ручная, ну и что? Что она от этого стала хуже? – ничего не понимая, стал я злиться.
- Как что? Да она же должна стоить не менее пятнадцати тысяч! Ей место в музее!
- С чего это Вы взяли? - растерялся я.
- Как с чего? Подобную я видела на выставке народного творчества в Париже. Правда сорочка была тирольская, но она была продана с аукциона после выставки за двенадцать тысяч франков. Я не верю обменному курсу нашего Госбанка, но проведём простой подсчёт: простая женская нижняя, даже пусть самая дорогая, стоит там не более двухсот франков. Я как-то хотела купить себе новую, пару лет уже нигде за границей не была, так мне обычную, не итальянскую, а из Чехии, привезли за 200 рублей. Вот и выходит, что цена этому чуду никак не менее пятнадцати тысяч рублей.
- Ну что я могу Вам сказать, дорогая. С моей точки зрения Вы слишком много ездите по заграницам, и на нашу советскую действительность у Вас совсем не остаётся времени. Или у меня ещё одно подозрение есть, даже если Вы и живёте в нашей великой стране, то её Вы всё равно не видите. Вам всё, как Вы сказали, приносят, привозят, а из дома Вы выходите, разве что в Большой театр на премьеру. Что Вы так покраснели, я угадал? Привезли! Зоя была женой генерала, можно сказать хозяина степей окружностью в пятьсот километров, но ей не только ни разу не привезли, а она сама просто нигде не смогла найти, как ни мечтала, нейлонового белья, его просто нет в наших советских магазинах и достать можно только по величайшему блату. И стоить такая сорочка будет не менее двухсот пятидесяти рублей, а эту я купил в универмаге за 600. Так что успокойтесь, я на ней не разорился. Хотя, если честно, я бы отдал за неё и ту цену, что Вы сказали, та благодарность, что я уже получил – дороже.
- Вы это серьёзно?
- Серьёзно – что? Что за 600 рублей, или про благодарность?
- Всё! – По-моему, она покраснела ещё больше. – Конечно, я не сдержалась, это непростительно. Но какая бы женщина на моём месте осталась бы равнодушной к такой красоте! Нет, правда, Вы не соврали про цены?
- Мне что, пупок перекрестить?
- Господи, что за страна? – По-моему, она потерялась. – Произведение искусства продаётся в каком-то универмаге, по цене менее трёх синтетических рубашек.
- Двух, – поправил я. – Я же сказал, что нейлоновую сорочку Вы в магазине не купите, только с рук, и за триста рублей, не меньше. А итальянские, к Вашему сведению у нас вообще не продаются, ну, может, только в спецмагазинах жёнам министров и членов Политбюро.
- А также их дочерям и любовницам…, - добавила она.
- Это Вы к тому, чтобы сидеть со мной в одной камере? – пошутил я.
- Ну, уж нет, в одну камеру я с Вами не сяду, ни за что, - подхватила она шутку.
- Это почему же? – обиделся я.
- Во-первых, Вы храпите, а во-вторых, Вы будите ко мне приставать, а я не думаю, что в советской тюрьме я смогу ходить в итальянской сорочке. Что Вы обо мне тогда подумаете?
- Это точно, там Вам выдадут хлопчатобумажную и без кружевов. И будете Вы, как все простые советские женщины, круглый год ходить в одних и тех же полотняных трусиках. И не будет у Вас проблем, что надеть, лето сейчас или зима. В театр Вы идёте или на работу, трусики у Вас будут одни и те же, мужикам в футбол играть. Зимой, разве что, наденете из фланели или бай-ка, если только, конечно, с любовником у Вас не первая встреча, может, постесняетесь.
- Не постесняюсь, - показала она мне язык. – Когда мне первый раз запустили руку под юбку, помнится, это было на втором курсе, я приехала домой на каникулы, дело было на вечеринке под Новый год и на мне было двое панталон, и вторые - как раз фланелевые. Не забывайте, что мои родители из Сибири, и у нас дома, зимой, девушки гуляют с парнями в шерстяных шароварах. Это я, «городская», в чулочках прибежала…, - она замолчала, провалившись на пару минут в воспоминания. – А за сорочку, действительно спасибо. Я даже не знаю, что с ней сделать, то ли в шкаф повесить и беречь, не надевать, то ли сшить украинский костюм и заявиться в нём на какой-нибудь приём за границей, пусть все тамошние модницы от зависти полопаются.
Она задумалась.
– А вообще-то нет, пусть она будет как ночная сорочка. Я её спрячу и никому не буду показывать, а когда мне вдруг станет грустно, я надену её и лягу спать. И тогда мне приснится этот непутёвый генерал, не похожий на всех остальных, которых я видела, а видела я их немало, можете мне поверить, может быть даже поболее Вас, как это ни странно. Ну вот, опять проговорилась, ну что за день сегодня, совсем Вы меня выбили из колеи своей сорочкой….
- Ну-ка, отдайте её назад! – перебил её я.
- Ага, ждите, сейчас. Дудки, это моя сорочка, на Вас она не налезет. Знаете, как на Руси говорят? «Что с возу упало, то пропало». Хотя, где Вам, это я филолог, а не Вы. К тому же я буду кусаться, и орать на весь вагон – грабят! – приговаривая эти сладкие для меня слова, она приложила к себе сорочку и вертелась перед дверью, рассматривая себя со всех сторон в зеркале.
- Да ладно, подавитесь ею, - согласился я. – Если честно, я доволен решением. Пусть она будет ночной, если честно, я её и покупал с такой мыслью. Вы ляжете в ней в постель, и я как будто с Вами, обнимаю Вас всю, согреваю ночью…
Она как-то странно посмотрела на меня, пристально. Так смотрел на меня НКВДешник на допросах, когда пытался выяснить по моим глазам, правду ли я говорю, что не замышляю ничего страшного про нашего «отца народов» – товарища Сталина. Ни слова не говоря, аккуратно свернула сорочку и положила её в саквояж.
- Давайте обедать, уже третий час, я проголодалась.
- Пойдём в ресторан? – спросил я.
- Нет, в ресторан не хочу, – как-то хмуро, даже тоскливо, выдавила она. – Закажите, если Вам не трудно, сюда. Мне что-то нездоровится.
- Так, может, вместо официанта врача нужно вызвать? – забеспокоился я.
- Нет, ничего, сейчас пройдёт. И закажите водки, - вдруг добавила она.
- А шампанского?
- Нет, именно водки. Мне нужна именно водка, шампанское пить что-то нет настроения.
- Как прикажите.

Де Карт замечательно пишет, ну а я по старинке шлю картинки. Опять в черном и в белом.

Спасибо, НЕКТО. Раз так, я продолжу. И будет нормальная связь, отправлю тебе с иллюстрациями. Ты не пожалеешь.

"Через полчаса мы обедали в полной тишине. Я было предложил тост, но напарница выпила стакан, не чокаясь.
- У нас кто-то умер? – начал я злиться.
- Умерла, - поправила она. – Умерла девочка.
Заметив мой недоумённый взгляд, она пояснила:
- Ну, та второкурсница, во фланелевых штанишках.
- Но, ведь, кто-то же и родился!
- Кто-то и родился. А нужно ли было?
Я хотел что-то ответить, но промолчал, поняв, что все мои слова будут лишние. В полной тишине прошло полчаса после того, как официантка убрала остатки обеда.
- Вам плохо? – наконец я отважился спросить. – Может, всё-таки, вызвать врача?
- Да, мне плохо, - согласилась она. – Но врач здесь не поможет. Давайте приляжем. Всё пройдёт.
Она сняла халат и отвернулась к стенке.
Как тигр в клетке, я метался туда-сюда по купе, не зная, что нужно делать, предпринять. Почему-то всё, вдруг, пошло наперекосяк. Я не знал жизни моей попутчица, её судьбы. Я даже не знал, кто она такая! Как я мог принять правильное решение?! Единственное, что я отважился сделать, я скинул форму и нырнул к ней под одеяло, прижавшись к её напряжённой спине. Минут пять она лежала без движений и вдруг, рывком повернулась и спрятала лицо у меня на груди. Я обнял её и сильно и нежно, и почувствовал намокшей рубашкой, что она плачет.
Пусть поплачет, - подумал я. – На то она и женщина, поплачет и легче станет. Я нежно гладил её по волосам, успокаивая, как мог. Через полчаса рубашка уже была сухая, но мы так и продолжали лежать. В купе уже было темно, и стояла полная тишина. Женщина молчала, хотя я и чувствовал, что она не спит. Молчал и я, чувствуя, что все мои слова будут никчемными, тем более будут никчемными мои попытки на близость… Проснулся я от осторожной попытки кого-то перебраться через меня и притянул её за обнажённые плечи к себе.
- Дайте, я сначала подмоюсь, - услышал я жаркий шёпот.
…Когда я вышел из умывальной комнаты, посреди купе меня ждала русалка, нимфа в длинном, до колен, одеянии. У меня перехватило дыхание от такого видения.
- Как Вы прекрасны, - вырвалось у меня.
- Правда?! - улыбнулась она и опять ткнулась лицом мне в ложбинку на груди. – Давайте ляжем, я почему-то стесняюсь…
- Отчего? Вы же сама светлость, разве можно этого стесняться…
Я подхватил её на руки и закружил между полками.
- Господи, Вы же меня уроните…, - чуть не закричала она. Но по всему было видно, что ей это нравится. Мне тоже нравилось, ощущать под руками её мягкое, но в то же время упругое и сильное тело, мускулистую спину и нежные ягодицы. Наконец я устал и усадил её попкой на полку, обняв за обтянутые подолом колени. Они тянули меня, словно магнитом, и я стал целовать их, целовать исступлённо, с неистовой страстью. Целовать через сорочку, а потом, запустив под неё руки и сдвинув подол к поясу, целовать нежную кожу. Колени упали безвольно в стороны, и я стал обсыпать поцелуями внутреннюю часть бёдер. Я потянул её за попку к себе, и её ступни оказались у меня на плечах. Мои губы коснулись блаженного, источающего все неземные ароматы места. Чтобы мне было удобнее, и не мешали волосики, хотя и коротко подстриженные, она растянула ладошками свои складочки и предоставила мне полную свободу. Я не спешил, уже третий раз за последние сутки я ласкал женщину столь необычным для меня способом (с Зоей мы обычно любили друг друга простым христианским способом, а если среди сегодняшних моих женщин, в основном молоденьких, вдруг находились столь смелые, что отваживались на «прогрессивные» способы, то «развлекались» как раз они, а я всё больше получал удовольствие) и изучил все «тайники её души». Я уже знал, где она наиболее отзывчива на мои ласки, знал, что вначале нужно осторожно ласкать её по всей щёлочке, ласкать, пока она не наполнится ароматной влагой, слегка солоноватой на вкус, но как вкусна солёная вобла к пиву! А потом, если оттянуть пальчиком её отверстие к попке, а при этом «горошинка» будет наиболее раскрыта, и нежно, но быстро, ласкать её кончиком язычка, то под руками задрожит всё тело, взбираясь на небывалую высоту восторга. И вот когда дрожь будет такой, что тело не удержать в руках, нужно сильно, даже грубо растянуть отверстие и погрузиться в него, насколько можно, языком и вибрировать там, не давая зажимающимся бёдрам задушить вас. А потом, когда уже расслабленные бёдра вновь упадут в стороны, лизать, лизать везде, лизать, как кошка лижет своего малыша. И тогда ваша женщина познает райское блаженство, которое вам не ведомо!
Придя в себя, она попыталась возместить мне сторицей, но я уже не хотел. Те сорок минут, что я носил мою женщину по волнам страсти и восторга, не прошли для меня бесследно. Я был полностью опустошён и уже ничего не хотел. Я отверг все её попытки расшевелить меня и попросил просто полежать со мной. Она прижалась ко мне всем телом, и я обнял её, такую родную и желанную. Я мечтал о том, что рядом со мной лежит любимая и любящая женщина, жена, в подаренной мною рубашке. Просто лежит и ничего мне более не надо…

Де Карт, ОК!
Я тоже продолжу.

Ау, пацаны! Куда все подевались? Неужели все на Бали?

День четвёртый:

" …Пробуждение было суматошным. Скоро покажется Москва, через каких-то полтора часа мы расстанемся. Я не знал что сказать, что сделать, чтобы не дать свершится такой несправедливости. Второй раз в жизни потерять любимую женщину – это было выше моих сил! А она сидела на полке в строгом теплом костюме, сложив на плотно сжатых коленях ладони, готовая покинуть это уже обжитое купе и меня!
Я просто обезумел. Как вчера вечером, я припал губами к её ногам, юбка задралась, скользнула по скользкому нейлону сорочки, открыв у коленей полоску ярого оранжевого трикотажа. Мой член поднялся на небывалую высоту, вначале ударная половая жизнь спровоцировала активную выработку гормонов, а потом почти двое суток я не исторгал из себя семя, и она накопилась и ударила мне в голову. Я просто физически хотел эту женщину, хотел до такой степени, что если она не согласится сейчас же отдаться мне, то изнасилую её. Повалю на полку, стащу, разорву эти чёртовы штаны, скрывающие цель моей похоти, грубо разведу сопротивляющиеся ноги, вторгнусь как захватчик, и буду пользоваться правом захватчика, пользоваться, пользоваться… Мои руки, как и я сам, были в страсти, бестолково хватались за разные места, пытались проникнуть к низу живота, но ничего не ощущали, плотные, толстой вязки, штанишки надёжно закрывали тело не только от сибирских морозов, но и от моих пошлых рук. Я даже не мог проникнуть внутрь, штанишки уходили куда то вверх, им не было конца, кажется, они закрывали живот до самой груди.
- Что с Вами? Вы совсем обезумели, - послышался её возмущённый шёпот. – Прекратите…
Господи, что действительно со мной происходит, ещё немного, и я бы действительно взял её силой.
- Простите меня, - упал я перед ней на колени и честно признался. – Я, наверное, действительно сошёл с ума, так хотел Вас.
- Вы точно сошли с ума. Через час Москва, я уже одета, у меня нет сейчас желания.
- Но я хотел Вас, - как мальчишка просит игрушку, твердил я.
- В конце концов, у нас нет кондома.
Господи, как она достала этим «кондомом», камень преткновения для всего.
Очевидно, на моём лице было написано всё, потому что она произнесла:
- Что с Вами делать? Давайте, внедряйтесь.
Она развернулась на полке, встав на четвереньки. Не заметив с моей стороны никаких движений, она задрала к груди подолы и сдвинула с ягодиц все трусики.
- Ну, я долго буду ждать, или Вам хочется начать, когда войдут встречающие?
- Я просто не понял, что значит внедряйтесь, куда?
- Куда-куда? В задницу, и не забудьте смазать себе и мне кремом, это, надеюсь, Вы понимаете.
Я с недоумением смотрел на её задранную, как бы это помягче сказать…, пусть будет задницу. Округлую, аппетитную, столь мною желанную, что хотелось кинуться к ней и целовать, целовать… Пышные кружева сверху и яркие, оранжево-синие, жгутики под самой попкой только подчёркивали, обрамляли мне цель. А в самом центре мишени глядел на меня глаз, то широко раскрывающийся, пытающийся расслабиться и облегчить мне вход, то сильно прищуривающийся, стремящийся закрыться, не дать мне вторгнуться внутрь… Мне ещё никогда не приходилось иметь женщину в зад, с Зоей у меня и мыслей об этом не было. А с женщинами? С женщинами тоже как-то не приходилось, правда, одна молоденькая, но не по годам шустрая продавщица с галантерейного, после пяти рюмок ликёра набралась смелости предложить мне, по её словам, «необычайное чувство», которое она познала на курорте. Но дело было не в домашней обстановке, вазелина у нас, естественно, с собой не было и ничего у нас не получилось. Было больно и безрезультатно, я просто не смог ввести… А сейчас передо мной была не гулящая, а любимая женщина, да и той я бы не смог сделать боль. Это было выше моих сил.
- Ну, долго я ещё буду ждать? – Обернулась ко мне злая мордашка.
- До второго пришествия. Теперь уж Вы сошли с ума! Разве можно так, Вам же будет больно!
- А Вам то что за дело до того? – она уже стояла передо мною. Подолы упали к сбившимся в толстый желвак трусикам, и я взялся оправлять на ней одежду.
- Большое дело. Я что, скотина? Вам же противна сама мысль об этом, я же вижу.
- Вы правы, противна. Если честно, мне такой способ совсем не нравится, действительно чувствуешь себя скотиной!
- Что значит, не нравится? Вам что, действительно приходилось принимать туда?..
- Приходилось. Если уж быть совсем честной, не часто, но приходилось. Чего не сделаешь для разнообразия и необычности.
- Да как Он мог!…
- Мог! Я не сильно возражала…
- Но возражали!…
- Возражала, но ему хотелось!…
- Хотелось! Мало ли чего кому хотелось? Нужно уважать, считаться со своей женщиной!
- Слушайте! Что это Вы лезете в мою жизнь? – уже почти кричала она. – Кто Вас просит? Я Вас знать не знаю, Вы меня тоже… Что Вы лезете в душу?…
С навернувшимися слезами она отвернулась к окну. А за ним уже мелькала Москва… Последние пятнадцать минут прошли в полной тишине…
- Я провожу Вас? – предложил, попросил я, когда она стала надевать пальто.
- Не надо, меня встретят.
- Я помогу Вам с вещами…
- Господи, как можно быть таким надоедливым и тупым? Неужели Вы не понимаете, что я не хочу, чтобы нас видели вместе? Если Вы действительно хотите оказать мне помощь, то лучше выйдите в коридор и ждите вокзала там!
Действительно, как я был туп? Этим, и только этим объяснялись все её нежелания быть со мной на людях, в ресторане, на перроне… А я, дурак!… Я надел шинель, папаху, произнёс:
- Прощайте. – И с чемоданчиком вышел в коридор. Ответа я не услышал.

Вот и Казанский, поезд затормозил у перрона. Я не спешил сойти с вагона, расположившись напротив раскрытой двери в купе. Мне очень хотелось поглядеть на «благоверного». А тут по коридору быстрым шагом проследовал молодой человек. Бесцеремонно подвинув меня,
- Извините, товарищ генерал, - он уверенно вошёл в купе.
Что-то молод он для супруга, а для сына староват, это что же она лет в десять родила? – подумал я. – Скорее на племянника похож…
- Здравствуйте, Варвара Андреевна. Как доехали? – участливо спросил он, заботливо помогая ей встать с полки.
- Спасибо, Виктор. Возьмите, пожалуйста, чемодан и кофр, а с саквояжиком я сама справлюсь, он не тяжёлый.
Значит, Варвара Андреевна? Ну что ж, имя мы уже знаем. Узнаем и адрес, лишь бы на автомобиле уехали. Найду таксиста, что бы мне ни стоило, и отвалю любые деньги за адрес. «Прощайте»! Ха, сейчас! А это, скорее всего, не племянник, не будет же она племянника на «Вы» называть, скорее всего, сосед или знакомый. Но где же тогда муж? А вообще-то с неё станется и племянника на Вы называть, интеллигентка, а может, просто, не близко знакомы…
Даже не взглянув в мою сторону, безучастно, В.А., так я пока конспиративно буду её называть, проследовала за попутчиком мимо меня. Я вышел вслед за ними, отстав слегка, метров на десять, чтобы не потерять их в толпе приехавших и встречающих.
Лишь бы в метро не нырнули или в автобус, но навряд ли, с такими вещами? Но когда я увидел, к какой машине они направляются, да ещё в машине находился и шофёр… Тут я понял, что у меня могут быть трудности. Я представлял В.А. женой профессора, какого ни будь дипломата. Представлял, что они сядут в «Победу», в новоявленную «Волгу», в конце концов. Но ЗиЛ! На таком даже наш главком не ездит! Всё равно не отдам! Глотку перегрызу! Если, конечно, через охрану прорвусь… Номер запомнить мне было раз плюнуть, математик, чай.
Через час, представ перед очами Главкома, и получив напутствие отдыхать до завтрашнего, я пошёл шептаться с Петровичем. Петрович, мой единственный и лучший друг в Главкомате. Старшина, но бессменный адъютант на протяжение двенадцати лет, он знал всё и вся, имел знакомых и друзей во всех конторах не чета нашим. Главкомы менялись, а Петрович всё так же сидел в приёмной. Ему уже давно было надо на пенсию, но Главком не давал, подписывал и подписывал продление.
- Петрович, дело есть. На ресторан тянет.
- Колись, Ванюша, - развалился тот на стуле. – Всё что хошь для тебя сделаю. А в ресторане как раз Новый год встретим.
- Машину нужно одну вычислить, по номеру.
- Что, грязью обдала? – Пошутил Петрович. – Давай номер, через час скажу, что за фраер тебя обгадил.
Я прошептал ему на ухо номер.
У Петровича округлились глаза:
- Ванюша, я тебе сразу скажу, не стоит и часа ждать. От этих тебе никаких извинений не обломится. Это серия кремлёвского гаража.
- Да уж не дурак, сам догадался – откуда. – Разозлился я. – Чай не из «Такси Сокольники». Ты бы видел, к какому бамперу этот номер прикрутили. Я тебя прошу узнать, куда сегодня этот «Зилок» ездил, кого возил, а, главное, куда?
-Да ты что, с ума сошёл? Да меня за такие расспросы…
- Слушай, Петрович, да не дрейфь ты, сегодня же не сорок седьмой на дворе. Я уже давно перестал по ночам вздрагивать, и тебе советую. Петрович, миленький, узнай, а! Чего тебе стоит, век буду тебе благодарен.
- Да не могу я такое сделать, пойми…
- Слушай, не свисти, а! Для тебя в Москве нет ничего, что ты не смог бы сделать. Да брось ты, в конце концов, трястись, самое страшное, что с тобой за это сделают: выгонят, на хрен, в козла со стариками во дворе забивать. А тут, понимаешь, жизнь моя решается.
- Ладно, чертяка, уговорил. Но к пенсии будешь ежемесячно доплату делать, на пиво.
- Да хоть на коньяк, - чуть не расцеловал я его.
- Да отстань ты, пойди вон лучше в кафе, пообедай. А я пока позвоню тут кой кому.
Через час я смотрел в глаза Петровичу, с трепетом ожидая свою судьбу.
- Машинка эта каталась сегодня к Казанскому, за женой…, - тут он осмотрелся, как будто у него кто то мог стоять за спиной, и прошептал. -…женой ….
- Кого? - у меня упала челюсть.
- Кого слышал. – Петрович пристально уставился мне в глаза. – Слушай, а ты часом не её вычисляешь. Ты чего покраснел, как красна девица, рассказывай, где с ней перехлестнулся?
- Мы с ней в купе вместе ехали, трое суток, - выдавил я.
- Ну и что, Вы за трое суток не смогли познакомиться? Теперь то ты чего за ней побежал?
- Понимаешь, Петрович,… - помялся я. – Люблю я её.
- Люблю? – теперь у Петровича упала челюсть. – Да ты соображаешь, кто она, а кто ты? Да что она? Кто Он? Да он тебя, если что пронюхает,... да он тебя в порошок сотрёт.
- Не сотрёт. Я тоже не хер с бугра.
- Точно, не с бугра…., с бугорка. Ой, Ванюшка, не быть тебе фельдмаршалом, загонют в тьму-таракань, если вообще не выгонят на хрен. Припомнят тебе все «шарашки». Туда и отправят снова.
- Не писай, Петрович, нет уже «шарашек». Разогнали!
- Ради такого дела снова организуют. Слушай, я даже в ресторан с тобой не пойду. У меня весь аппетит пропал.
- Сейчас у тебя не только аппетит пропадёт, - зловеще пообещал я. – Петрович, мне телефон нужен, домашний.
- А у тебя что, дома телефон сняли? – не понял Петрович.
- Слушай, Петрович, да у тебя от страха вся соображаловка пропала. Её телефон!
- Да ты что, совсем офигел? - Посерел Петрович. – С тобой точно в гроб ляжешь…
- Петрович, если, к завтрашнему утру, ты мне не скажешь номер телефона, я тебя, можешь мне поверить, ты меня знаешь, я дурной, сам в гроб и уложу. - И хлопнул дверью.

Позаимствовал у соседей

 01.jpg ( 66.55 килобайт ) Кол-во скачиваний: 912
 02.jpg ( 32.02 килобайт ) Кол-во скачиваний: 797
 03.jpg ( 37.37 килобайт ) Кол-во скачиваний: 744
 04.jpg ( 63.91 килобайт ) Кол-во скачиваний: 723
 05.jpg ( 44.62 килобайт ) Кол-во скачиваний: 723
 06.jpg ( 72.68 килобайт ) Кол-во скачиваний: 838

День пятый, последний:

"Всю ночь я проворочался на гостиничной койке, почти не смыкая глаз. Нет, что Петрович станет исполнять мою просьбу, я знал, для меня он пожертвует своей жизнью, не то, что спокойствием. Я боялся, сможет ли он узнать домашний номер. Телефоны таких людей не печатаются даже в служебных справочниках, не то что в простых, городских… Но боялся я напрасно, утром Петрович подошёл ко мне в зале совещаний и прошептал на ухо пять цифр, которые я не забуду на смертном одре.
Я извертелся, пока не закончилась торжественная часть, и нас всех не распустили до вечера, до неофициальной, чтобы обмыть, кому звёзды, кому ордена и медали, кто что заслужил. Из телефона-автомата, как заправский разведчик, я набрал заветные цифры. А что если Сам возьмёт трубку, что тогда говорить? – С запозданием пронеслось у меня в голове. Одна надежда, что в такую рань его дома ну никак не может быть. Трубку сняла женщина, но голос мне не знакомый.
Может горничная? - подумал я. Не сама же она по хозяйству занимается. У таких людей горничная должна быть.
- Варвару Андреевну можно к телефону попросить? - Как можно равнодушнее произнёс я в трубку.
В ответ я услышал дикую смесь старорежимного лакейства и современной действительности:
- А кто её спрашивает? Как прикажите доложить?
- Это звонят из университета, по поводу статьи. Нужно проконсультироваться у Варвары Андреевны по паре вопросов.
- Сейчас доложу. – И тишина.
Через минуту я услышал родной голос. Она!
- Да, я слушаю.
- Это я. – И у меня перехватило голос. Там, скорее всего, тоже. С минуту в трубке было молчание.
- Что Вы хотите?
- Это Я! – повторил я бестолково.
- Я узнала! Я спрашиваю, что Вы хотите?
- Нужно встретиться…
- Зачем?
- Нужно!
- Ну, хорошо. Где?
Я назвал адрес.
- Хорошо, я буду через полчаса….
И в трубке раздались короткие гудки.
Я птицей влетел в номер и начал мерить его быстрыми шагами. Я уже сотню раз обдумал, что я ей скажу, а сейчас растерялся, и все будущие слова счёл напыщенными и вульгарными…. Что я ей скажу? Будет ли она вообще слушать меня? Кто я ей? Случайный попутчик, каких в её жизни, возможно, было сотни?
Дверь в номер открылась без стука. Я кинулся, было, к ней, но она остановила меня одним движением руки:
- Как Вы меня нашли?
- Мы тоже не лыком шиты, - улыбнулся я, - войсковая разведка работает! А что это мы не здороваемся, сегодня вроде бы не виделись.
- Мне не до шуток! Я спрашиваю: как Вы меня нашли?
- Друг помог.
- Он кто, чекист?
- По пронырливости хуже, но служит, вообще-то, у нашего Главкома секретарём. – Сдал я Петровича с потрохами, но должен же я был её успокоить.
С вздохом облегчения она уселась на краешек дивана.
- Какая я дура, Вы же выглядели машину, на которой я уехала с вокзала. Я уверена в этом. Но номер, номер телефона! Как Вы его узнали? Это же не возможно, ни одна телефонистка, даже под страхом смерти, Вам его не скажет!
- Для меня, когда я искал Вас, ничего не возможного не было. – Хвастанул я. - Я бы землю перевернул, но нашёл.
- Ну, нашли. Дальше что? Шантажировать будете?
- Буду!
- Ну и сколько Вы хотите? Сто тысяч, двести? А может быть, хотите стать генералиссимусом? Ну, так званий я не присваиваю. Так что же Вы хотите?
- Я хочу, чтобы Вы стали моей женой, - прошептал я.
- Что?! – У неё округлились глаза.
- Я хочу, чтобы Вы стали моей женой! – Уже твёрже повторил я.
- Дорогой мой, да Вы, наверное, пьяны, или совсем с ума сошли!
- Никак нет, не пьян, пьян я буду вечером, когда буду орден обмывать, а сейчас я в здравом уме и трезвой памяти.
- А, по-моему, нет, совсем сбрендили.
- Слушайте, прекратите оскорблять меня. Что это вы сговорились? То Петрович мне уже сутки твердит, что я сумасшедший, то теперь Вы.
- Что ж, Ваш Петрович, вполне разумный человек, если вынес такой диагноз.
- Ошибаетесь, это я разумен. Я уже говорил Вам и сейчас повторю, что женится я смогу только на той, которая выйдет за меня, а не за моё имя.
- Не поняла?
- Ну, я считаю, что если Вы бросите всё, что сейчас имеете и согласитесь стать моей женой, то действительно любите меня.
- А кто это сказал Вам такую чушь, что я люблю Вас?
- Вы!
- Я?!
- Да, Вы! Вы поцеловали меня, когда я подарил Вам сорочку. А это Ваши слова, что целовать нужно, когда любишь!
-….. Ну, хорошо…. Я действительно была тогда растрогана, это был минутный порыв, я не сдержалась… Ладно… Вы правы… Вы действительно мне стали в какой-то мере небезразличны… Но с чего это Вы решили что я брошу всё, те возможности, что я имею? С чего, я спрашиваю?
А, действительно, с чего?
- …. Мне так показалось…
- Вам так показалось! Это же просто смешно слушать!
- Но Вы же не любите Его! Да и Он Вас тоже, Вы же игрушка для него, домашний зверёк!
- Ну и что, даже если это и так? Пусть зверёк, но за мной ухаживают как за любимым зверьком, заботятся обо мне! Да, я не люблю его, но я благодарна ему за всё, что он сделал и делает для меня….
- Да, я видел, как Вы благодарили его трое суток!
- Слушайте, это подло с Вашей стороны…
- Да, Вы правы! – Я сел напротив и схватился за голову. – Подло! Подло всё: звонить, срывать Вас сюда, говорить всё, что я тут вывалил… Всё - подло! Простите… Действительно, что я могу Вам предложить? Гольную казахскую степь? Больше ничего. Прощай Москва, театры, заграница. Вы даже в Болгарию не сможете выехать, будучи моей женой. Англия, Франция! Господи, как я далёк от всего этого! Да для меня съездить в Новосибирск или Алма-Ату, что для Вас… - Я всё не мог найти сравнений…
Прошло минут пять тишины, каждый думал о своём. Вдруг она заговорила:
- Я была на четвёртом курсе… Господи, как это было давно, кажется прошла целая жизнь. Да что там жизнь, вечность!… Четвёртый курс. МГУ. Факультет иностранной литературы. Необычное англо-германское направление. Я уже неплохо говорила по-немецки, английски, понимала голландский, датский, мне светил диплом с отличием. Была секретарём комитета факультета. Меня и назначили основной от студентов на встречу. Университету вручали орден, и на торжественное заседание должна была приехать важная правительственная делегация. И возглавлял её Он. Он только что был назначен на должность министра и в моих глазах приравнивался к жителям Олимпа: целых пять лет был послом в Великобритании, встречался с Рузвельтом, Черчиллем, был на приёме и разговаривал с Королевой! Я была без ума, когда вручала ему Адрес, это была огромная честь для меня. А потом, вдруг, меня пригласили на праздничную часть, на банкет. Я сидела за одним столом с Ним, мы танцевали… А через неделю, неожиданно, за мной пришли какие то люди. Я просто умирала от страха, когда меня вели к машине. К моему удивлению, не простому «воронку», а к огромной, сверкающей машине. Меня не втолкнули в неё, а галантно открыли дверь и предложили руку, на которую я опёрлась, когда садилась! И в ней сидел Он! Он закрылся стеклом и шторкой от водителя и начал мне говорить такое, от чего у меня просто кругом пошла голова…. Он мог бы и не обещать тех золотых гор, что мне насулил, достаточно было одного его имени. Короче, невинность я потеряла тут же, в машине! Что Вы на меня так смотрите? Да, я ничуть не лучше тех женщин с парижских бульваров! С той лишь разницей, что они продаются в розницу, а я продалась оптом….
- Вы стали его любовницей?
- Ха, любовницей! Я стала его женой! Он уже два года был вдовцом, и предложил мне руку, сердце и неограниченный возможности, какие только могла себе вообразить себе комсомолка той поры. Не судите меня строго, не надо. Мой отец погиб в сорок втором под Харьковом. Растили меня мать и старший братишка. В университет собирали всем селом, давали, кто что мог. Да и не видать бы мне никакого университета, если бы не направление от области, я окончила школу с золотой медалью и была активисткой. Помощь из дома была минимальной, семье самой ничего не доставалось, в колхозе работали чуть ли не круглые сутки, а получали только голые палочки. Лишь бы выжить. Спасала меня только Сталинская стипендия, да и та почти полностью уходила на книги, оставляла только чтобы отоварить карточки. А тут? Преддипломную практику я проходила в Англии! Изучала на месте поэзию Шекспира! Я впервые наелась досыта, надела добротную одежду, а не перешивки из довоенной маминой, настоящее женское бельё. Впервые я не думала ночью, на что завтра купить хлеба. В университете все девчата завидовали мне, кто, по девичьей дружбе, радуясь за меня, кто с чёрной завистью. Преподаватели боялись меня спрашивать, вдруг я не отвечу, и что им тогда делать? А мне на всё было наплевать, я была счастлива, я просто им упивалась. Университет, естественно, я закончила с золотой медалью. Хотя, с моей точки зрения, я её и заработала. Но по выпуску я получила то, о чём не могла и думать ни одна выпускница за всё время существования университета. Меня зачислили в Ленинскую библиотеку на должность эксперта по англоязычной литературе и я начала мотаться по командировкам. Естественно не в Усть-Холмогорск, а в Лондон, Берлин, Амстердам. Собственно, я была везде, где только хотела. А в Лондоне прожила более двух лет, писала там диссертацию. Я получила всё, о чём только мечтала. Всё, кроме семейного счастья! Тридцать лет разницы в возрасте оказались огромным сроком. Я была чем-то средним между дочкой-внучкой и любовницей. Женой я так и не стала. А мне очень хочется ею быть, хочется любить и быть любимой. Хочется иметь детей, ведь я ещё могу родить, мне не так уж много лет! Хочется, но ничего этого нет, и уже не будет!
- Почему не будет?
- Как почему? Он крепок, за ним следят лучшие врачи, и проживёт, дай всё-таки Бог ему здоровья, ещё десяток лет. За это годы я стану пожилой матроной. Я много видела, много читала. Читала не только Здесь, в основном Там. Читала такое, что даже сейчас, не смотря на всю, так называемую оттепель, у нас не знают не только содержаний, а и названий. Кому нужна старая карга, ненавидящая строй, в котором живёт? Да только за одни мысли, что у меня появились после всего, меня могут упрятать, и никакая фамилия не спасёт. Откажется, как отказался Калинин и другие…
- Я не откажусь…
- Что?!
- Я не откажусь! Варенька, родная. Я не смогу жить без тебя. Да и ты без меня тоже. Поверь! Я не смогу тебе многого дать. Быть может, после всего, я не буду даже генералом, я не смогу подарить тебе на день рождения не только итальянской, даже немецкой сорочки. Но я всегда буду любить тебя, где бы мы ни были. До самой смерти!
- Да бог с ней с сорочкой, похожу в хлопчатке. Я ещё не совсем забыла, что такое шить себе бельё. Поголодаем, бывало, с девчатами месячишко, скопим на ситец, байку и готовы обновы. Мы даже чулки себе сами вязали. Не пропадём…
И её руки обвили мою шеи, и губы сомкнулись в бездонном поцелуе…
И сказал Господь: Да будет так!

А эти более-менее реальные, правда, наигранные. Но где возьмёшь её, жизнь-то? Разве что машину времени купить?

А, правда, НЕКТО, где все? Похоже, и правда, за грибами отправились. Самое время - сентябрь!

Посмотрел сериал по телику.
Думал, покажут что-нибудь по теме.
Но... ограничились только этим:

Эротические фантазии. Конец 80-х. Не сказать, чтобы из раннего, писал я тогда уже почти с десяток лет. Но качество желает лучшего, так что не обессудьте.

Марк позвонил в пятницу вечером:
- Ты что завтра делаешь? Может быть поюродствуем?
Юродством мы называли похождение по ресторанам под видом иностранцев. Это у нас получалось неплохо. Шмотки у нас имелись, так что внешне мы были – фирма. «Бабки» у нас тоже водились: и наши и не наши, мы с Марком потихоньку фарцевали и спекулировали, приходилось и трясти проституток. А с языком мы выкручивались. Во-первых, нас нещадно драла в институте «англичанка», во-вторых, у нас была какая-никакая практика – приходилось общаться с иностранцами, скупая у них, что ни попадя. А, в–третьих, мы здорово хитрили, за столом в компании мы, общаясь между собой, обменивались на английском простыми разговорными фразами, а потом, как бы разговаривая, несли чушь – набор английских слов и фраз. Ну, а если
попадалась могущая общаться на английском, мы прикидывались знающими неплохо русский и, из «вежливости к даме» переходили на родную речь, не забывая, однако, её коверкать. Смысл во всём этом был, на англоязычных в ресторане клевали самые шикарные «шмары». Ну, а «узнав» что мы ещё и «американцы», тут стелились даже и «порядочные», пришедшие просто прошвырнуться.
Погуляв в ресторане, мы шли с подружками или подружкой, что для нас было лучше, и она тоже считала, что для неё будет лучше, если весь гонорар достанется ей
одной, куда-нибуть на её «хату», где тянули её вдоль и поперёк, а потом посылали подальше. Здесь, конечно, поднимался хай, но мы, сказав: «трудись дальше», исчезали.
Конечно, случалось всякое. Бывало, что шлюшка требовала гонорар сразу. Здесь, правда, было проще. Мы давали ей наш дежурный запас «капусты», а потом, отодрав, отбирали его назад.
Если квартира была уж слишком шикарной, мы, считая, что торговка – есть торговка, и она не обеднеет, или баба, когда должна была, по нашему совету, «сходить» туда, где она только что была, да и ещё по несколько раз, слишком уж материлась, то тогда мы, заперев её в туалете или ванной, делали шмон по хате, забирая всю валюту, деньги, кассеты, порнуху, небольшие фирменные шмотки и уматывали.
Однажды нам попалась очень скандальная баба. Во-первых, она затребовала гонорар сразу, да ещё такой, что у Марка отпала челюсть и он только и смог произнести:
- Ну, ты даешь, блядюга.
Услышав родной московский диалект, та завопила, как недорезанная. Тут Марк не выдержал. Он вообще был мужик резкий, злой, даже, я бы даже сказал, жестокий, а тут эта стерва своим матом вывела его из себя. Во-первых, он врезал ей по губам, отчего излияния души в наш адрес резко прекратились, во-вторых, затащил ей в ванную, распустил её двухсотрублёвое платье до самого низу и, оттянув резинку трусов, вылил ей туда флакон шампуни. В-третьих, хряпнув пузырём о раковину, краем горлышка, провёл слегка по сразу втянувшемуся животу, отчего на нём осталась кровоточащая полоска, и сказал:
- Если ты, падла, будешь орать, то я этой розочкой вырежу тебе клитор, чтобы ты вовек кайфу не видала, а потом загоню её в самую матку, чтобы ты мужикам и без кайфа дать не могла. И тогда тебе, родная, придётся идти работать на стройку – кирпичи носить. Поняла?
Та, всхлипнув, кивнула головой и стала вытирать полотенцем то слёзы, то живот, отчего её морда стала вся в крови, как будто ей резали щёки, а не пузо. Мы её даже запирать не стали. Но вынесли столько, что потом гуляли целый месяц.

Правда, случался и облом. Придя, однажды, на хату, мы «познакомились» с двумя «мальчиками», которые хотели «потрясти», как раз, нас. Ноги мы, правда, сделали, но я неделю ходил с бланшем под глазом, а Марк на утро пошёл вставлять зуб…

- Так что ты завтра делаешь? Может быть поюродствуем?

Дел у меня на «седьмое» совсем не было. Представив, что я весь вечер проваляюсь на диване, смотря торжественное заседание и скучнейший «октябрьский» концерт с революционными песнями и ансамблем песни и пляски, я сразу согласился…
Сев за столики, мы оглянулись. Сразу несколько проституток вскинули головы, как гончие встают в стойку, почуяв добычу. Но Марк, почему-то, смотрел на одну подругу, сидевшую от нас через пару столиков.
- Смотри, какая лапочка.
- Чего ты в ней нашёл? – Не понял я. – Рожа, как рожа, платье – дешёвка, к тому же ещё и с мужиком.
- Мужик – херня, обработаем. А на рожу её ты не смотри. Фигурка какая, мягенькая. Живот, наверное, как персик. А зад-то какой, зад! Давай её снимем, а, Витёк. Не хочу этих вобл сушёных, хочу её.
Я пригляделся. Марк был прав. Фигурка у неё была что надо. Нет, толстой там, пухлой её нельзя было назвать. Телосложение у неё было нормальное, тянула она, максимум, на сорок восьмой размер. Но какая-то округлость форм создавала ощущение мягкости, податливости. А чёрное, крепдешиновое платье, плавно вырисовывающее каждую складку тела и белья, только усиливало, подчёркивало это чувство.
- Ладно, уговорил. А мужик на вид не крепкий, очкарик. Споим.

Посидев ещё пару минут, Марк встал и пригласил её на танец. Возвратившись, Марк зашептал:
- Витёк, её упускать нельзя. Баба должна быть - закачаешься. Я к животу прижался, не живот – пуховая подушка.
Оттанцевав ещё раз и проводив подругу до места, он заговорил с ними. Выговорив какую-то тираду, он поманил меня.
- Это – Викто’р. Это мой, как это? А, кореш.
Он сумел так мастерски выговорить: «Это… корешь…», что пара расхохоталась.
Оказалось, что «мы - американцы», приехали организовывать поставки в Союз продукцию своей фирмы – куртки, плащи, пальто». В знак знакомства он преподносит сувениры (Марк всегда таскал с собой всякую импортную мелочь. Он говорил, что это действует завораживающе). Они: Он – Евгений, аспирант, недавно закончил институт. Она – Люся, учится на пятом курсе того же института. Он - москвич (я подумал: господи, где это у нас такие водятся, наверное, всю свою жизнь из квартиры не вылазил, всё за книжками сидит). Она – из деревни, приехала в Москву учиться. В институте встретила Евгения, поженились. Сегодня у них – годовщина свадьбы, вот они и вырвались, решили отметить. У них – однокомнатная кооперативная квартира: родители сбросились, свадебные деньги, кое-как купили.
Всё это было рассказано в процессе выпивания за знакомство. Потом мы с Марком начали травлю. Люську мы немного щадили, понимая, что нам она нужна, хотя и пьяная, но не «в дупель». А вот Женьке доставалось. Мы с Марком по очереди танцевали с Люськой, а второй в это время пил за компанию, спаивая парня. Причём, Марк пил с ним водку, а я – вермут. По однородности было нормально, а ему эта адская смесь должна была скоро сказаться.
Уже минут через двадцать Женька еле ворочал языком. Люська сначала хотела его удерживать, но он после пары рюмок расхрабрился: «что нельзя уже выпить с друзьями? Раз в жизни в ресторан вышли, а ты рюмку вырываешь. Не позорь перед иностранцами, и т.д., и т.п.», и она затихла. Тем более, скоро начала соловеть и она, теряя контроль над Женькой и собой. Танцуя последний раз, я потеребил её за ушком и пушок на шее, а потом легонько поцеловал брови, висок. Люська не отстранилась, а только положила голову мне на плечо, после чего я перешёл с поцелуями на шею, а руками стал гладить по спине, касаясь через платье застёжки лифчика. Конец мой набух и начал давить ей в живот. Это её не оттолкнуло, она даже специально завела свою ногу между моих, чтобы чувствовать бедром готовую к работе деревяшку. Конечно, она думала, что это всё лёгкий ресторанный флирт, что этим всё и закончится, что это будет для неё приятным воспоминанием на целый год, а может быть и больше. Господи, какая деревенская наивность. В ресторане этим не кончается, это – не посиделки.
Когда мы вернулись, я произнёс по-английски:
- Марк, пора уходить, она готова.
- Этот тоже, ему не хватает ста грамм, которые мы ему сейчас и вольём.
И точно, после выпитой, как бы по-последней, полной рюмке Женька уронил голову на стол и отрубился полностью.
- Женя, Женечка, вставай, пора домой, - трясла его Люська. Но, увы, «Женечка» был, как мешок с отрубями.
- Что же делать? Как я с ним доберусь домой? - начала всхлипывать она.
- О, мисс Люся, - тут же заворковал Марк, - не расстраивайтесь, мы всё сделаем в лучшем виде.
Мы подхватили Женьку с двух сторон (Марк не забыл прихватить бутылку вина) и потащили его к выходу. Потом, пока Марк пытался его хоть немного привести в чувство, я с Люськой сходил в гардероб за куртками и пальто. Когда вернулись, Женька всё-равно был в отрубе. Потом Марк мне сказал, что пока нас не было, он влил в него, для верности, ещё грамм сто.
- Такси, - закричала на улице Люська, увидев перед входом в ресторан «мотор».
- Пьяного не повезу, ещё машину загадит, - заупрямился шофёр. Но, когда Марк сунул ему десятидолларовую бумажку, его словно подменили, мгновенно распахнул дверь, улыбка подобострастия:
- Куда прикажите?
Шкура. На Люську этот факт мгновенного перевоплощения при виде долларов произвёл потрясающее впечатление. Она даже протрезвела слегка, а, вообще-то, это могло быть от свежего воздуха.
Минут через пятьдесят мы были на месте. Заволокли Женьку на пятый этаж, Люська открыла дверь. Квартира была небольшая, простая мебель: диван-кровать, журнальный столик с двумя креслами, небольшая стенка, телевизор, вот и всё. В комнате чисто, аккуратно. Мы бухнули Женьку на диван, Люська стащила с него обувь, одежду и накрыла покрывалом.
Мы все стояли посреди комнаты, не зная, что делать дальше. Мы, естественно, хотели остаться, Люське хотелось покоя, но выгнать нас она не могла. Затянувшуюся паузу нарушил Марк:
- Кофе можно?
- Да, конечно, я сейчас, мигом.